ЖУРОМСКИЙ Иван Аксентьевич

Счастливый человек? Счастливый!

Подразделение, в котором служил Иван Журомский, хоть и было санитарным, но жизнь солдатская шла в нем по расписанию, где исполнялось все, что положено по Уставу армейской службы. С приближением к фронту командиры все чаще напоминали, чтобы бойцы надевали каски. Но чего греха таить – не всегда выполняли они это распоряжение – не нюхавши пороха, по эгоизму молодости не думали, что именно их, конкретно каждого, изберет своей мишенью война, на которую они следовали, оставив за плечами тысячи километров. А эшелон их шел с Дальнего Востока, и вот сейчас, под Ленинградом, на станции Пикалево, они, весело переговариваясь и перешучиваясь, обедали, расправлялись с первым блюдом. Иван был дежурным по вагону, раздавал обед. Стоявший около открытой двери вагона фельдшер заметил в небе самолеты:

- Смотрите-ка, наши листовки разбрасывают.

Нет, не листовки то летели с неба. И не наши то были самолеты. От взрыва вагон, казалось, подпрыгнул, а у фельдшера вместе с каской снесло полголовы. Самолеты бомбили и расстреливали станцию с двух сторон. Загорелись цистерны с горючим, стали взрываться артснаряды в другом эшелоне, тоже стоявшем на путях. Когда Журомский пришел в себя, он с удивлением обнаружил, что лежит под нарами, с черпаком, в каске, укрытый одеялом. Оказалось, что в этом аду еще могли уцелеть люди. Те, кто остался в строю из санитарного поезда, на опушке уцелевшего лесе раскинули медсанбат и стали выносить раненых, оказывать им помощь. Таковым оказалось боевое крещение для санитара Ивана Журомского.

До сих пор стоит перед глазами та страшная картина бомбежки: сыплющиеся с неба бомбы, трассирующие пули, вагон на вагоне, изуродованные тела, стоны, крики, кровь...

- Если таким бывает пекло, то именно оно и было на станции, - говорит Иван Аксентьевич, взволнованный воспоминаниями. И мысленно возвращается к тому времени, когда после событий на станции попал под Можайск, где тогда тоже было жарко - шли бои. Журомский служил в полевом госпитале санитаром. Здесь сортировали раненых, оперировали ухаживали за ними.

- И что отчетливо помнится, - продолжает свой рассказ Иван Аксентьевич, - так это всеобщее желание и готовность все силы, всех себя отдать, чтобы помочь быстрее справиться с проклятым врагом. А тут еще сведения стали поступать об издевательствах фашистов на нашей земле. Ох, как мы их ненавидели! То же самое испытывало и мирное население. А боевой дух у нас поддерживали еще и политработники, средний медицинский персонал. Объясняли, чем опасен враг, рассказывали о последних новостях с фронта, причем не на спец занятиях (их некогда было проводить), a во время операций, перевязок.

Ненависть к врагу, желание, что только в силах, - все сделать, чтобы побыстрее с ним расправиться, владели всеми советскими людьми. Это и помогало выстоять, выдюжить в неимоверно трудных условиях и на боевом, и на трудовом фронтах. В том числе и Ивану Журомскому. И тогда, когда спасал раненых, и тогда, когда работал на лесозаготовках.

Они, эти чувства, гнали его самого и товарищей самовольно снова на фронт, чтобы там лицом к лицу столкнуться с теми, кто посягнул на самое святое - право на жизнь целой страны, зовущейся Советской. Только, видать, не судьба была Ивану снова встать в строй: не успел он уехать и за пределы Курганской области, как сняли его и еще двух товарищей с воинского эшелона в Шадринске. Так и вошел тогда наш город в его судьбу, став ему второй родиной. Здесь нашел он кров, здесь и с суженой своей встретился, здесь с Анастасией Дмитриевной вырастили двух дочерей.

По-моему, нет ни одной человеческой судьбы, которая складывалась бы гладко. Особенно у тех людей, кого коснулась война. Перекроив эти судьбы по-своему, на свой лад, она оставила на них отметины, которые и до сих пор отдают болью.

Семью отца Ивана Аксентьевича уже после того, как их район был освобожден от фашистских оккупантов, а отец во второй раз был отпущен домой на поправку после госпиталя, война, откатившись далеко на запад, и оттуда сумела достать. Да и выбрала-то ребятишек - от 9 до 12 лет. Играли в лесу, нашли немецкий снаряд, сумели выволочь его, ну и, конечно, надо было докопаться, узнать, что там внутри. Удар по капсюлю стоил жизни семерым. Среди них был и самый младший из семьи Журомских. Никого не щадила слепая жестокость войны – ни старого, ни малого.

Посмотрите на снимок, который мы публикуем. Обычна я картина - Иван Аксентьевич в окружении детей. Уже будучи пенсионером, ом устроился в 1976 году в детский комбинат № 3. И хотя работает дворником, но малыши свои новости первому выкладывают дяде Ване, прежде чем зайти в группу. А если он занят уборкой, то добровольных помощников у него всегда хоть отбавляй. «Доброе у человека сердце», - говорят о таких людях.

Действительно, доброе. Столько через себя пропустившее - и фронт, и трудные условия на лесозаготовках, и не лучшие - на заводе, где не искал работы полегче, и тревога за близких, оставшихся на оккупированных территориях, и немало других тяжких испытаний.

Был на волоске от гибели – в результате несчастного случая в цехе обгорел так сильно, что врачи уже не гарантировали жизнь. Выжил. И своих вместе с молодой женой навестил, когда проехать на Украину можно было лишь по специальному пропуску – обитали еще в тех краях недобитые банды власовцев, бандеровцев, и прочих изменников Родины. И дочь старшую выдал за сына кума, а с кумом еще в детстве «товарищевали». И счастлив вместе с Анастасией Дмитриевной, когда в гости приходят или приезжают их внуки. А то, что пережито вместе со страной, чему вместе с ней радовался, как бы зафиксировано в его наградах: «Доблестный труд в Великой Отечественной войне, 1941-1945гг.», «победитель социалистического соревнования 1974 года», «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 года», «За доблестный труд. В ознаменование 100 летия со дня рождения В.И. Ленина».

Ежегодно в нашей стране проходят Ленинские субботники. И каждый раз среди лучших участников субботников в цехе №6 называется имя И.А. Журомского, где он начинал работать в сентябре 1942 года. Отсюда на пенсию его провожали в июле 1973 года. И ведь не сидится дома на заслуженном отдыхе.

- Иван Аксентьевич, ну вот со всем тем, что Вы пережили за свою жизнь, счастливы ли Вы? - задаю я ему вопрос напоследок. Несколько мгновений он внимательно смотрит на меня, а в глазах его, в лице что-то молниеносно проносится, и я, почему-то, затаив дыхание, жду ответа.

- Счастлив. Семьей своей, что сумели воспитать двух дочерей, трудом. Без него до сих пор не представляю себе жизни.

Н. МАКАРОВА

После:
 ЗАБОЛОТНЕВ Дмитрий Семенович

До:
ЖИВОДРОВ Федор Ильич